Незнакомая знакомка...
Незнакомая знакомка
Солнце, как всегда, в погожий майский день, ласково касалось теплым лучом волос, лица, плеча... Вот-вот скажет: "Доброе утро, цветочки и букашки! Здравствуйте, животные и пташки! Приветствую вас, люди!
Тепло и мягко, словно тебя окунули в ванную с парным молоком. Живи и радуйся! Но радоваться никак не получалось.
Сегодня за последние три года, с тех пор, как живу в этом большом и красивом доме, я встречаю утро одна. Это вошло у нас в привычку – сидеть рядышком на ступеньках крыльца, которые выходят на восточную сторону дома, и греться на солнышке ранним утром. Я с чашечкой свежезаваренного крепкого кофе, она – повиливая пушистым хвостом, и жмуря глаза. Потом она, тернувшись о моё бедро, мягко спускалась вниз и шла "по своим делам". Я любовалась её осторожным шагом – крупные Мэйнкуны в старости страдают заболеваниями суставов, а ей было девятнадцать лет! По человеческому счёту – около ста тридцати пяти лет, но она не утратила ни своей кошачьей грации, ни характерной лёгкости. Независимая и беззащитно - трогательная. Казалось бы – кошка, но как же мне не хватает её...
Я вздохнула и, закрыв глаза, подставила лицо солнцу. Но даже сквозь закрытые веки ощутила промелькнувшую тень. "Наверное, облако закрыло на мгновение солнце",– подумала я, но тут же отвергла эту мысль – щёки и лоб припекало стремящееся к зениту светило. Я открыла глаза.
Возле цветущего ярко фиолетовым ириса, сцепив за спиной руки, наклонившись к цветку, стояла женщина. Она была немолода, но настолько элегантна фигурой, что сперва показалась мне девочкой. Вдыхая аромат ириса она, казалось, радовалась, что он пахнет именно так, как она этого ожидала: нежно, свежо и сладко.
"Откуда она тут взялась?– удивилась я, ведь калитка во двор закрыта,– хотя, я могла оставить её не запертой, в таком-то состоянии..."
Потом гостья подошла к лиственнице, растущей рядом и коснулась её рукой, замерла, словно припоминая, что-то знакомое; принюхалась, словно животное, к можжевельнику, улыбнулась и, обернувшись, сказала :
– Красиво, правда?
– Да, – не стала возражать я.
– А почему же, тогда ты не наслаждаешься этим?– она оставила своё занятие и направилась ко мне. А я, простив ей фамильярное «ты», ответила, вздохнув:
– Да... просто грустно...
– Почему же?
Она подошла и села рядом. Мне от этого стало тепло и даже немного радостно, словно... словно опять стало, как всегда...– потому, что вчера я потеряла любимое мною существо...
– Уверена, она тебя тоже любила...
– Не смейся,– я тоже, неожиданно для себя легко перешла на «ты»,– это – кошка, но она даже более, чем многие из людей, скрадывала моё одиночество. Это удивительно, что ты появилась тут, словно.., а, кстати, как ты вошла?
Теперь, когда она сидела рядом я могла хорошо её разглядеть. Высокая, костистая и в то же время хрупкая, она элегантно положила одну руку на запястье другой у себя на коленях. Надо же, последние три года ПЭВ (так звали кошку) любила лежать, положив одну лапку накрест поверх другой. Моя гостья сидела прямо, разглядывая двор, но при этом чуть наклонившись ко мне, касалась своим плечом моего. Широкие скулы правильных черт лица были изысканно гармоничны – такое сочетание редко бывает у людей. Она повернула ко мне своё лицо. Меня поразили её глаза. Миндалевидные, с большой круглой зелёной радужкой. Они были мне знакомы. Увидев, как внимательно я её рассматриваю, она отвела взгляд, и снова вовлекла себя в созерцание двора.
– Я вошла через дверь,– наконец ответила она на мой вопрос,– все всегда входят через дверь.
– А я думала, что заперла её.
– Нет,– сказала она рассеяно, а потом спросила,– а как звали твою кошку?
– Вообще-то, это не моя кошка,– она удивлённо посмотрела на меня, а я поспешила пояснить: это кошка мужа.
– Судя по тому, как по ней тоскуешь ты, это была именно твоя кошка.
Я покачала головой.
– Она спала в его ногах на его кровати.
– Может, она просто не хотела его обидеть... или привыкла своему пледу, на котором спала. Ведь у неё был свой плед?
– О, да! Она выбрала его с момента, как только я его купила: мягкое, плюшевое одеяльце, оно сразу приглянулось кошке. Ей было года три тогда.
От воспоминаний о том, как только что выложенное из пакета на диван, новое, всё ещё сложенное и с этикеткой одеяло было оккупировано кошкой, стало тепло на сердце. Её нельзя было снять с него никакими силами. Она цеплялась когтями, издавала рассерженные звуки, мало походившие на мяукание. И если всё таки удавалось оторвать её от пледа, то она тут же на него возвращалась. – А звали её ПЭВ.
– ПЭВ? Что за странное имя?
– Понимаешь, у моего мужа немножко... м-м-м... необычное чувство юмора.
Кошка была куплена им в Америке – она у нас американка,– теперь тёплые воспоминания вырвали из контекста разговора слово «была», и от это тоска растворялась, словно сахар в чашке с горячим чаем,– так вот, Майк её взял маленьким котёнком, озорным, беспокойным и подвижным. У нас, про таких детей говорят , что у него «шило в попе», а на английский манер – Piss And Vinegar ( моча и уксус) – дьявольский раствор. Отсюда – аббревиатура : PAV ( произносится ПЭВ.)
– Да уж, – гостья покачала головой,– нарочно не придумаешь...
– Кстати,– наконец спохватилась я,– а тебя как зовут?
– Меня?– почему-то испугалась этого простого вопроса моя гостья, меня? Меня зовут Памела,– вдруг, обрадовавшись ответила она, и широко улыбнулась,– можно – Пэм.
– Необычное для украинки имя.
– А я тоже американка... ну, то есть, тоже родилась в Америке.
– Правда? Уж не на Аляске , случайно? Не в Анкоридже?
– Надо же, такое совпадение! – воскликнула Пэм, округлив глаза,– именно в Анкоридже!
– Уж не в двухтысячном ли году?
– О, нет,– она рассмеялась заливчастым, несколько хрипловатым смехом,– я родилась гораздо раньше.
Не знаю, о чём я думала и что себе навоображала, но выдохнула с облегчением.
Помолчав немного Пэм сказала:
– Знаешь, мне тоже никогда не нравилось моё имя.
– А почему «тоже»? Мне моё нравится. Людмила. Милая людям – вполне приличное имя.
– Да, у тебя красивое имя. Я бы даже сказала, – кошачье: Лю-уд-мила... «ми-иу-миу»...
« Хм, действительно, звучит мягко, ласково, раньше как-то не замечала»,– подумала я, а Памэла продолжала,– а вот кошка твоя, наверняка хотела бы, чтобы её назвали как-нибудь... Ну, не знаю... Сильва, может, Милуша или Кассиопея.
– Ну, милушей-то она особенно, никогда не была...
– ...Разве?
– Ты даже себе не представляешь! Я тогда только на Аляску приехала. По-английски знала всего несколько слов. Однажды вечером к нам ворвалась соседка Лин. Машет руками и кричит на Майка. Из всего этого шума я понимала только два слова «your cat» ( твоя кошка – англ.) В общем, я поняла, что речь идёт о ПЭВ, и что она натворила что-то, что очень не понравилось нашей соседке. Майк, правда, реагировал спокойно. Я бы даже сказала, радовался. «Good girl» ( хорошая девочка –англ.),– говорил он, и улыбался. Я потом спросила Майка, что случилось, и он мне рассказал, что Лин – «кошачья мама». У неё пять котов. А наша ПЭВ ходит к ним развлекаться.
Памела улыбнулась, и её прищуренные глаза сверкнули зелёным огоньком.
– Ха,– сказала она,– вот молодец!
– Ну, не знаю,– засомневалась я,– ведь «развлекаться» значило – драться.
– Так это ж она тренировалась! ...Наверное,– добавила Памела и смутилась,– Мэйн Куны ж несут в себе крови дикого кота...
– Памела, но их же было пять! Пять котов против неё одной. Они же могли её разорвать!
– Не могли, поверь мне, не могли.
Мне хотелось спросить её, откуда она знает, что так уверенно об этом говорит. Пэм, безусловно, найдёт какое-то объяснение, но мне самой хотелось верить в другое...
– Тогда, возможно, ПЭВ было подходящее для неё имя?
– Нет, не думаю...– незнакомка отвернулась от меня, – это ни для кого не подходящее имя, это – вообще не имя. Но, что уж теперь...
Во время разговора с Памелой ощущение тоски и одиночества расползалось по швам, как старинное платье. В душе расцветало умиротворение. Я ловила себя на мысли, что мне всё время хочется погладить гостью по руке, но я не решалась, а она словно угадав мои мысли, положила мне на колено свою ладонь, как будто хотела обратить на себя внимание. Я повернула голову к ней, она пристально посмотрела мне в глаза и спросила:
– Так, объясни же, почему ты грустишь?
Я оторопела.
– Ну-у... мне очень жаль, что ПЭВ умерла... мне не хватает её...
– «Мне жаль»... «Мне не хватает»... Ты слышишь, что говоришь? А говоришь, что любила её. – Пэм покачала головой, и её русые, мелированные солнцем волосы блеснули, словно в них спрятались солнечные зайчики.
– Конечно любила, потому и не хватает...– совсем растерялась я.
– Странные вы – люди... Не видите очевидного... Ладно, я попытаюсь объяснить. Ты говоришь, что ей было девятнадцать лет.
– Да.
– Это – считать человеческий возраст: умножь на семь, получается сто тридцать три года, так?
– Получается, что так.
–Ты говорила у неё начался старческий диабет, она пила много воды, постоянно просила есть, то есть постоянно ощущала чувство голода... А ещё у неё болели суставы, то есть ей было больно, когда она двигалась; что ты её поила лекарствами со спринцовки, потому, что сама она их пить не хотела, так?
– Да.
Я уже начала понимать, к чему ведёт моя гостья. Но больше всего меня удивило то, что Памела говорила со мной так, словно уговаривала маленького ребенка: доверительно, ласково. Каждое слово, каждое понятие тягучей каплей мёда растекалось по моему сознанию. Её зелёные глаза смотрели на меня с сочувствием, и в то же время с надеждой, что я пойму то, о чём она хочет мне сказать. Она, видимо, почувствовала, что я понимаю, и заключила.
– Ты же понимаешь, как она страдала? А теперь нет. Ты же понимаешь, что последнее время она была несчастна, а теперь счастлива, теперь у неё ничего не болит, ей легко и радостно. У неё теперь всё хорошо, кроме одного...
Теперь мои глаза округлились, но я не спрашивала – откуда она может знать.
– Ей больно знать, что страдаешь ты.
– Но, ведь она умерла! Памела, она мёртвая.
Памела зажмурилась, потёрла ладошкой нос, и спросила:
– Тебе будет понятно, если я сформулирую это так: её тело мёртвое, потому что душа покинула тело. Старело тело. Болело тело. А душа – свободна.
– Я всегда подозревала, что в нашем мире всё не так просто,– согласилась я.
Шш-ух, фу-у, шш-ух, фу-у, шш-ух, фу-у,– зашептало небо над головой и мы обе подняли лица к небу. Над двором низко-низко летели две пары лебедей.
– Души свободны,– словно сама себя поправила Памела, а потом, вдруг, вспохватившись, сказала,– мне пора. Проводи меня, пожалуйста..
По пути к калитке моя гостья продолжала говорить,– это на Землю, в так называемую Жизнь мы приходим в разном обличии: кто комахой, кто птицей, кто кошкой, кто человеком, а души одинаковые. Просто душа, и всё... А смерть – это часть жизни. Как в компьютерных играх. Вас спрашивают: "Согласны ли вы со сроками и условиями и (termin and conditiоn ) игры? Вы ставите в галочку и кликаете "принять". Так и в Жизни. При рождении вы ставите галочку, что принимаете условия игры жизни, куда входит и смерть. Все души об этом знают.
Пока Пэм объясняла мне всё это мы дошли до калитки.
– Ой, но дверь же закрыта! – воскликнула я, поворачивая ключом и открывая дверь калитки.
Памела широко улыбнулась, открыв ряд снежно-белых зубов, лукаво подмигнула:
– Знаешь, есть двери, которые всегда открыты, просто не все о них знают.
Она уходила, оставив в моей душе спокойствие вместо тревоги, радость, вместо грусти, а я стояла и смотрела ей вслед до тех пор, пока она не растворилась в голубом светящемся, неизвестно откуда взявшемся тумане.
2019 г, август,
г. Черкассы